Примечакния на старом месте.
Глава 6Музыка - это звучание жизни.
Эрик Олсон
ШЕСТЬ
*
Они погрузились в лёгкую рутину.
Артур любил рутину, любил предсказуемость, ровные линии, которые проводил в ежедневнике, напоминающие нотный стан. Это было ожидание в безопасном виде, колея. Воистину, всё есть музыка. И становилось всё труднее отрицать, что он любит находиться рядом с Мерлином так же сильно, как любит быть наедине с собой.
Образ жизни виртуоза не способствует бурному общению - во всяком случае, это было верно для Артура. У него, конечно, были друзья, Леон, Овейн, Моргана (боже, пронеси). Но при ежедневных восьмичасовых репетициях расписание оставляло скрипачу с мировым именем не так много свободного времени. В продолжение последних трёх месяцев, Мерлин как-то освоился в жизни Артура, повседневности Артура, не говоря уж о кладовой Артура.
- У тебя нет других уроков? - спросил Артур как-то вечером, когда дождь бил в окна. Мерлин помолчал, глядя на собственные пальцы, всё ещё трепетавшие на клавишах. Беспечный мотивчик кружил и кружил под его руками.
- Ага, - сказал юноша.
Долгое время рояль, разделявший двоих, довольно напевал. Скрипка Артура отдыхала в футляре, надо было сменить струны. У него изнашивалось три комплекта струн за месяц.
- Ты уверен, что следует тратить на это столько времени? - спросил Артур. Не потому, что Мерлин не должен был тратить время, напротив. Но кто-то должен был держать его в рамках. Этот идиот, наверняка, не знал бы, какое сегодня число, если бы оно не стояло в дневнике Пендрагона и не было отмечено в расписании. Он бы совсем потерялся без такого провожатого, как Артур.
- Это просто пьесы и прочая ерунда, - пробормотал пианист невнятно, рояль модулировал в ре-бемоль минор. - Не так много времени требуется, чтобы выучить, да?
Артур нахмурился.
- Ты никогда и ничего не добьёшься с подобным отношением, - отметил он.
Мерлин поглядел на Пендрагона раздражённо.
- И Гаюс так говорит. Ты не первый.
- Это правда, - кивнул Артур с умным видом, делая глоток апельсинового сока. Стакан Мерлина был давно пуст.
- Ну, некоторые из нас не испытывают необходимости добиться чего-то, - заявил юноша, отворачиваясь к клавиатуре и снова проходясь хроматическими секвенциями сверху до низу. - Возможно, я счастлив там, где я есть.
- И где же это? - поинтересовался Артур. - Уверен, ты бы не хотел быть аккомпаниатором до скончания дней.
- Нет, - сказал Мерлин. Ноты выпархивали из его рукава, как мотыльки. - Воспитателем в детском саду.
Рояль согласно усмехнулся, забулькал нотами, как вода, как будто пианист пощекотал его под басами. Когда всё перешло в яркий ре-мажорный вальс, Артур не запомнил. Мелодия была необычайно радостной, вдруг словно выглянуло солнце.
Снаружи зловеще загрохотал гром.
- Честно? - переспросил Артур, не в состоянии скрыть интерес в голосе. - Воспитателем в детском саду?
Мерлин посмотрел на него серьёзно, и начал кромсать что-то похожее на Моцарта, соната ре-мажор. Артур поморщился, но подавил желание спихнуть аккомпаниатора со стула. Они не собирались снова переходить к Спору о Моцарте.
- Я люблю детей. Они славные. И забавные, - улыбнулся Мерлин. - И не забронзовевшие классикалистические задницы, - добавил он.
- Нет слова «классикалистический». Итак, это ужасная причина, - сказал Артур. - Что за ерунда...
Мерлин прекратил играть.
- Ну а кем хочешь быть ты? - спросил он, скрестив руки на груди, с выражением побитого щенка.
Артур поднял одну бровь.
- Мной.
Юноша закатил глаза.
- Я имел в виду, разве ты не хотел бы отправиться в Европу? В турне?
Артур вытаращился на него. У Мерлина был невозможный способ обезоружить вас идиотской улыбкой и грациозной игрой, прежде чем ляпнуть что-то такое... проницательное, что заставляло всё внутри похолодеть. Пендрагон вытянул ноги, откинулся на стуле, пытаясь скрыть удивление за незначащими движениями.
- Не совсем, - сказал он уклончиво.
- Почему бы и нет? - настаивал Мерлин, подавшись вперёд, наклонив стул, приблизившись к лицу Артура. - Я думал, ты хочешь отправиться в мировое турне, устраивать аншлаги, стать знаменитым и всё такое.
- Нет, я не хочу, - ответил Артур коротко. Он думал об этом, он думал обо всём этом, и мысли эти он отбросил прочь, перспективы были слишком великолепны, чтобы мечтать о них без боли. Он поднялся.
- Хорошо, - Мерлин сдал назад, заметив выражение лица Пендрагона. Он снова повернулся к роялю, руки легли на то же место, с которого были убраны. Артур думал, всегда ли таков Мерлин, стремящийся к чёрным и белым клавишам как к магниту, как мотылёк на свет уличного фонаря.
- Останься на обед, - резко сменил тему хозяин дома, направляясь к лестнице, ведущей вниз, в жилую часть. - Я не хочу, чтобы ты тащился куда-то, потому что ты тащишь в рот всякий мусор, не имеющий абсолютно никакой питательной ценности. Ты и так достаточно тощий.
- Это не му... я не... Просто ты толстый! - запротестовал Мерлин.
Артур замер, положив руку на перила.
- И прекрати импровизировать. Учи полонез, - строго проинструктировал он, а когда Мерлин издал преувеличенно протестующий стон, добавил: - Или выгоню без еды.
Молчание.
- Хорошо, - сказал Мерлин угрюмо.
Артур улыбнулся себе, когда Шопен медленно потёк вслед за ним по лестнице.
*
Вопреки тому, что часто говорила Моргана, Артур гордился своей самодостаточностью. И было из-за чего: будучи совсем не ограничен в средствах, он являлся человеком практического склада. Пендрагон не был экстравагантным, хотя предпочитал в жизни изящные вещи. Он достаточно заработал, чтобы жить в комфорте, но не мог постоянно питаться в ресторанах. Плюс, это было бы совершенно нездорово.
Опираясь на эту философию, Артур решил научиться готовить. Он заказал на Амазоне десятки поваренных книг и купил все необходимые ингредиенты в соседнем супермаркете. Вооружившись таймером и мерной чашкой, он приступил к наведению беспорядка на новой кухне. Не дрогнув, хотя и в ужасе от беспорядка, Артур выстоял. И обзавёлся фартуком.
К настоящему времени он разработал отличную систему для разных блюд. Ключ был в правильной подготовке (просто, как всё гениальное), и Артур начинал с раскладывания ингредиентов в правильном порядке на столешнице кухни. Он поставил плиту на предварительный разогрев и начал нарезать свежую каротель идеальными ломтиками. Пендрагон работал в молчании, позволяя себе погрузиться в успокаивающие привычные действия. Готовка, как и музыка, была серией отработанных движений, трудом и немного интуицией. Артур не полагался на свою интуицию, она была расплывчатой и неточной. Он предпочитал таймер и мерную чашку.
Удостоверившись, что всё на месте, Артур повернулся к плите.
*
Впервые Мерлин выступал на сцене, когда ему было восемь. Учитель (четвёртый за три года) настаивал, что мальчик должен воспользоваться этой возможностью и получить опыт игры для зала.
- Для чего же ещё музыка, юноша? - сказал он. - Ваша карьера начинается прямо сейчас!
Мерлин не очень любил этого учителя. Он любил первую учительницу, госпожу Лару, которая казалась очень удивлённой, когда мальчик играл, и приносила ему сладости, и говорила, что он лучший ученик, который у неё когда-либо был. Через шесть месяцев, кажется, у неё была Беседа с матерью Мерлина, и следующей новостью было, что у него больше не будет занятий с госпожой Ларой. Он устроил небольшую истерику и отказывался прикоснуться к пианино в течение двух дней, а потом не выдержал.
В первый раз, когда Мерлин играл на сцене, он остановился.
Он не мог воскресить подробности ясно, не мог даже вспомнить, что играл (что-то из Моцарта, «Нечто абсолютно совершенное, мой мальчик, вы не можете уйти ни с чем меньшим»), только что учитель сидел в первом ряду со строгим лицом, а мать сидела несколькими рядами дальше, и софиты были слишком яркие. Он не припоминал, чтобы нервничал за кулисами. Помнил девочку, сидевшую рядом (она шла номером шесть в программе, он - номером семь), которая выстукивала ритм, как метроном, ногой на деревянном полу. Соседка выглядела так, словно собиралась заплакать, руки тискали ноты и бутылку с горячей водой. Мерлин помнил, что поделился с девочкой своим последним «Кит-Катом».
А потом сцена показалась такой огромной, протяжённой, пустой, залитой белым и жёлтым светом. Рояль оказался гораздо больше, чем те, на которых Мерлин играл когда-либо, и клавиатура не улыбнулась ему, как это делало его собственное пианино каждое утро. Инструмент казался опасным и выжидающим. Восьмилетний Мерлин сглотнул и попытался снять галстук-бабочку. Ведущий вытолкнул мальчика на сцену, и тот чуть не упал лицом вниз. К тому моменту, как он подошёл к роялю, он уже мечтал, чтобы всё скорее кончилось.
«Вы не можете уйти ни с чем меньшим!»
И Мерлин заткнул свой мозг, закрыл глаза и заиграл. Его ноги едва доставали до педалей, незнакомых и жёстких. Он не имел ни малейшего понятия о темпе, рояль звучал слишком громко, звуки выплёскивались из него, как шуршащие волны. В какой-то момент мальчик открыл глаза и сощурился от света. Потом он глянул в зал, наткнулся взглядом на учителя и подумал, что это как раз тот кусок, который всегда...
И Мерлин остановился.
От тишины бросало то в жар, то в холод, как будто ложь, стыд и вина слились в одно. Это заставило щёки пылать алым, когда Мерлин сидел, пристыв к месту, когда бежал со сцены, и аплодисменты преследовали его за кулисами. Это чувство музыкант мог вспомнить сейчас так же ясно, как звуки рыданий, хлынувших после.
Неделю спустя Хунит нашла Мерлину нового учителя фортепиано.
*
Чисто вымыв руки, Артур высушил их салфеткой и повесил салфетку на крючок на холодильнике. Духовка гудела, и Пендрагон проверил электронные часы над ней - осталось 20:35. Он решил подняться наверх и удостовериться, что Мерлин репетирует как следует, потом, возможно, пробежать с ним Рахманинова, чтобы исправить эти досадные нестыковки.
Убедившись, что дверь открыта, и биканье духовки будет слышно в студии, Артур медленно поднялся по винтовой лестнице. Он замер на полпути, нахмурившись при звуках рояля, доносившихся из студии. Пендрагон не знал, что это было, но это был точно не Шопен. Это звучало неопределённо джазово, словно в музыке аккорды отскакивали друг от друга. Артур собирался протопать остаток ступеней как можно громче, намекая Мерлину, что тот лоботряс без стыда и совести, прежде чем кое-что ещё заставило его застыть. Пендрагон поднялся ещё на пару ступеней, тихонько ступая на носках. Теперь музыка стала яснее.
И ещё было пение. Мерлин пел, играя на Артуровском рояле.
- ... я сияющая роза, веснушка на носу у жизни, соринка в голубом её глазу-у-у...
Артур сделал ещё пару шагов и теперь мог видеть пианиста в проёме между перилами, наполовину сдвинувшегося с сиденья, юноша играл с такой экспрессией, что было удивительно, как он вообще не свалился. Руки метались по всей клавиатуре, извлекая такие яркие и красочные звуки, каких рояль Артура сроду не издавал. И Мерлин... он сейчас...
- Я попытаюсь, вот я взлетаю, раз лишь умирают, да, сэр? - полностью унёсся в мечты, словно участвовал в бродвейской постановке или чём-то столь же смехотворном. Но Артур не мог отвести от него глаз, потому что у Мерлина был действительно прекрасный голос. Это нарушало равновесие в душе Пендрагона. Артур мысленно дал себе пощёчину. Он сделал несколько шагов в студию. Мерлин продолжал петь в забытьи.
Артур прочистил глотку.
- Не надо серых туч, не лей на мой пара...
Пианино издало резкий грязный аккорд, когда юноша подскочил от неожиданности.
- Это. Не. Шопен.
Мерлин сглотнул, и Артур увидел, как румянец поднимается по его шее, два ярких пятна вспыхивают на скулах. Минуту оба смотрели друг на друга через комнату, глаза у Мерлина были огромные, как блюдца, Артуровские излучали соответственное ситуации неодобрение.
- Хм, - сказал пианист. Он, похоже, стыдился, что Артур поймал его за пением. Пением. По зрелом размышлении, это было довольно Мерлиновское обращение с роялем. Вроде наклеивания блестящих обозначений на клавиши, записи нот цветными карандашами и прочих подобных зверств. Артура передёрнуло.
Мерлин улыбнулся ему немного заискивающе.
Чтобы противостоять ямочкам, Артур поднял брови и сглотнул. Во рту у него вдруг пересохло... от возмущения бесстыдством Мерлина, конечно же. Его рот пересох от возмущения. Да.
- Ты вообще практиковался за последний час?
- Конечно, да! - возмутился Мерлин. Брови Артура доползли до линии волос. Юноша опустил взгляд. - Один раз, - добавил он виновато.
Некоторое время они молчали.
- Уже пора обедать? - спросил Мерлин с надеждой.
Артур скрестил руки на груди.
- Ты заплачешь, если я скажу «нет»? - поинтересовался он вяло.
- Я могу, - согласился Мерлин, неэстетично принюхиваясь. - Пахнет чу-у-у-удно. Пожалуйста. Я позанимаюсь потом. Обещаю.
- Если ты позанимаешься позже, то опоздаешь на автобус, так что придётся подбросить тебя, - заметил Артур. - Вряд ли я буду тебя любить за это больше.
Мерлин сник.
Артур вдохнул и сосчитал до десяти. Попустительство вредит, и он сделал более чем достаточно.
- Ты моешь посуду, - сказал он, и Мерлин ответил улыбкой, достаточно яркой, чтобы осветить всё восточное побережье.
*
По прошествии трёх недель Артур узнал многое о привычках Мерлина, больше, чем ему хотелось бы. Именно это Пендрагон сказал себе, когда юноша купил очередной батончик «Кит-Ката» по дороге в студию звукозаписи, катастрофу в новой красной обёртке, полную сахара и крошащихся вафель, которые забьются в кожаную обивку и под сиденья, привлекая полчища муравьёв. Артур решительно поглядел на красный сигнал светофора.
Слева прозвучал громкий хруст. Мерлин издал удовлетворённый стон.
- У тебя всегда интим с едой? - бросил Артур, поворачивая направо чуть резче, чем следовало. Он заметил, что Мерлин врезался в окно.
- Пожалуйста, веди аккуратнее, - попросил пассажир, потирая плечо. - Уилл резко поворачивает всё время. Но он не пристёгивается.
Будь я проклят, если это не след шоколада на стекле, думал Артур, способный въехать в фонарный столб, если Мерлин перемажет что-нибудь ещё.
- Я бы хотел, чтобы ты прекратил есть в моей машине. Ты что, не завтракал?
Мерлин ещё отвернул обёртку и откусил следующий кусок «Кит-Ката». Он что-то уклончиво промычал, не переставая жевать.
- Мерлин! - позвал Артур строже.
- Не помню, - сказал тот, проглатывая. Пендрагон постарался не дёргаться, когда Мерлин перевернул обёртку, вытряхивая последние крошки в ладонь (а также на колени, сиденье и всё прочее, о, святый боже, муравьи, муравьи, муравьи!), затем принялся их слизывать.
- Ещё девяти нет! Как ты можешь не помнить, завтракал или нет? - спросил Артур. - И я очень надеюсь, что ты мыл руки.
Мерлин издал печальный вздох, означавший, что с батончиком покончено без остатка.
- Угу, - буркнул он невнятно, и Артур сдался.
Некоторое время они сидели в пахнущем шоколадом молчании, пока мотор не мурлыкнул в последний раз на стоянке спустя десять минут. Было ясное утро, ветер гонял по тротуару пару жёлто-зелёных листьев. Артур захлопнул дверцу и нетерпеливо ждал, когда Мерлин вытащит свою сумку и его скрипичный футляр.
- Он чертовски тяжелый, - пожаловался Мерлин в который раз. Юноша говорил то же самое в предыдущие три встречи. - Он что, чугунный?
Аккомпаниатор передал футляр Артуру, тот закинул его за спину. Они отправились ко главному входу, Мерлин старался наступать на сухие, хрустящие листья. Артур шагал с тёплым трепещущим ощущением в груди, какое бывает, когда оркестр играет совершенные триоли. Пендрагон хотел бы списать всё на плохую еду или расстройство желудка, но его кулинарные способности были безупречны, так что повод отсутствовал.
Мерлин чуть не врезался в стеклянную дверь, с энтузиазмом торопясь начать.
- Сегодня Лист? - спросил он, одарив Артура воистину идиотской улыбкой.
- Да, - кивнул тот. - И если ты возьмёшь слишком быстрый темп, я тебя лично кастрирую.
Выражение Мерлина не сильно изменилось. Он улыбался гораздо шире, чем пристало здоровому человеку. Артур распахнул дверь, тем временем как аккомпаниатор решительно дёргал ручку соседней. Консьерж признал посетителей после небольшой заминки, и они вновь вступили в лифт.
Мерлин напевал под нос фортепианный аккомпанемент, и Артур заметил, как он нажимает воображаемую педаль носком побитого кроссовка. Пендрагон попытался сосредоточиться на кроссовках Мерлина, потому что не хотел думать о спуске вниз в металлическом ящике, удерживаемом двумя стальными тросами. Он смотрел, как пальцы Мерлина барабанят по потёртому шву почтальонской сумки, словно играют на воображаемой клавиатуре. Мерлин как ребёнок, правда, думал Артур, восьмушка. Он сосредоточился на ногтях, розовых и округлых. Было пятно чернил на боку мизинца и коричневый шоколад на подушечке указательного. Мерлин был вибрирующим вечным двигателем, заключённым в тощее ушастое тело, пока не падал от изнеможения. Было удивительно, как он мог сидеть на месте и играть медленнее девяноста ударов в минуту.
Лифт внезапно открылся.
- Если «Ла Кампанелла» получится с первого раза, не так, как в прошлый приход, давай попробуем сделать и «Зиму».
- ...шшшо, - невнятно сказал Мерлин, пытаясь открыть тяжёлую звуконепроницаемую дверь.
Артур посмотрел на часы и отметил, что в очередной раз они прибыли вовремя, несмотря на ужасную медлительность Мерлина. В помещении, которым завершался коридор студии, был включён весь возможный свет и Гавейн возился с пультом. Чашка чёрного кофе исходила паром около его локтя, и Артур заметил: Мерлин вздохнул, как истинный ценитель.
- Эй!
Гавейн обернулся и снял наушники.
- Привет! - сказал он. - У меня уже всё готово. Два часа?
- В лучшем случае, - покачал головой Артур. - Если Мерлин не забудет о темпе.
Тот скрестил руки на груди.
- Ты играешь как робот! - Артур открыл дверь студии. - Спасибо, - кивнул юноша. - Но ты так и играешь! Как будто у тебя метроном в заднице. Моя работа - подтолкнуть тебя вперёд, и это мне вряд ли удастся, если ты будешь огрызаться.
Гавейн подавился глотком кофе.
- Никакой дисциплины! - парировал Артур. - Раздолбай!
Мерлин бросил сумку к стене. Рука плюшевого Артура торчала из бокового кармана.
- Я хотя бы улыбаюсь, когда играю, - заявил аккомпаниатор, плюхаясь на стул у рояля. Пендрагон поморщился, когда ножки проскребли по полу, и начал распаковывать скрипку. Большая стеклянная стена разделяла студию. Это было похоже на прочие студии, но Артур никак не мог привыкнуть к тому, как стены и потолок поглощают звук. Это было ещё хуже, чем лифт, он чувствовал изменение, воздух как будто становился слишком тяжёл для дыхания. Пендрагон в отчаянии ущипнул переносицу и понял, что Мерлин что-то сказал.
- ... и это не моя вина, что ты такой нервный и зажатый.
Артур опустил мостик на плечо плавным, отработанным движением и положил подбородок на скрипку. Она чувствовала себя там удобно, изгибы и форма инструмента давно соответствовали изгибам шеи Артура. По крайней мере, он ощущал смычок как продолжение пальцев, вибрацию тела скрипки в такт своему дыханию. Он сразу почувствовал себя лучше.
- Это не у меня страх сцены, - бросил Артур. Он заметил яркие пятна, вспыхнувшие на высоких скулах, и пробежал гамму по трём октавам. Потом оглянулся на рояль. Мерлин разглядывал свои руки. Улыбка пропала. Артур нахмурился.
- Бога ради, не дуйся.
- Я не дуюсь, - сказал Мерлин, но не поднял глаз. Прошла минута. - Я должен играть по нотам?
Артур вздохнул.
- Д... нет... Я не знаю, поступай, как хочешь. Только... следи за темпом и следуй за мной, ладно? Помни, ты мой аккомпаниатор.
Мерлин погладил до-диез.
- Я всё равно считаю, что ты играешь эти арпеджио слишком медленно.
Артур ткнул его кончиком смычка.
- Ну и ладно, потому что меня это не волнует.
Мерлин поглядел на своё отражение в рояле.
Он пробормотал что-то под нос.
- А? - переспросил Артур, нажимая пальцем ля на рояле, чтобы настроиться.
- Я сказал, хорошо, - повысил голос Мерлин.
И этот непрофессиональный стёб мог бы продолжаться, если бы Гавейн не постучал в стекло костяшками, с кофе в другой руке. Артур глянул на Мерлина с сомнением.
- Разогрев, - скомандовал он. - Первая тема.
/Лист, «Ла Кампанелла», фрагмент
Как обычно, пьеса показалась недлинной.
- Сколько раз тебе говорить?! - орал Артур. - Не замедлять! Ты тащишь меня назад! Прекрати тащить!
Мерлин глядел на него поверх рояля, плотно скрестив руки на груди. Артур опустил скрипку, желая запустить руки в шевелюру от отчаяния: споткнуться в который раз на одной и той же фразе только потому, что аккомпаниатор отказывался следовать указаниям. Моргана никогда не доставляла ему таких хлопот.
- Когда ты играешь так, это звучит совершенно по-дурацки!
Артур чуть не откусил себе язык.
- Что? По-дурацки? Это потому, что ты вставляешь в произведения то, чего нет!
- Они должны звенеть, звенеть, разве ты не чувствуешь? - Мерлин яростно жестикулировал, чуть не снося микрофон.
- Нет. И на самом деле я этого не чувствую. И ты должен следовать за мной! Это твоя должностная обязанность, так что давай.
- Не хочу.
Артуру захотелось кого-нибудь придушить. Он медленно сжал и разжал кулак.
- У нас вчера не было такого вопроса, почему же ты поднимаешь его сейчас, ты, бесполезный...
- Вчера ты меня кормил, - выскочило у Мерлина, прежде чем он зажал рукой рот.
- ГОСПОДИ ИИСУСЕ, ТЫ ПРОФЕССИОНАЛ ИЛИ НЕТ?
- ТЫ ИГРАЕШЬ, КАК МЕТРОНОМ! - крикнул Мерлин в ответ, и Артур заметил, как у того покраснели уши. Лицо юноши сморщилось, как будто он понюхал что-то действительно отвратительное. - Это звучит ужасно! Это меня убивает! Убивает! Насмерть!
Артур ударил рукой по крышке рояля, заставив аккомпаниатора подскочить.
- Хорошо, может быть, тебе стоит...
- Эмм... уважаемые...
Оба, Артур и Мерлин, застыли. Гавейн стоял в дверном проёме, наушники болтались на шее. Вид у звукооператора был извиняющийся и смеющийся одновременно, одной рукой он пощёлкивал кнопкой авторучки.
- Я не возражаю, чтобы вы разобрались с... эмм... творческими разногласиями, - заметил он, глядя то на одного, то на другого, - но не могли бы вы прекратить орать в микрофон?
Артур вдохнул поглубже, чтобы успокоиться.
- Извините, - сказал он. И сосчитал до пяти, тогда как испорченный концерт потребовал сорока.
Гавейн закрыл дверь, и оба проследили, как он вернулся на прежнее место со свежей чашкой кофе в руках. Наступил момент звукоизоляции, тишины успокоившегося воздуха, слишком громкой после всплеска. Артур чувствовал себя немного выдохшимся.
- Это просто звучит, словно ты играешь на автопилоте, - выдал Мерлин наконец. - И это... странно.
- Критики меня бы просто растерзали, Мерлин, - вздохнул Артур, закрывая лицо рукой. - Если что-то не так...
- Кого заботит, что они думают? - спросил юноша с искренним недоумением.
Артур хлопнул себя ладонью по лбу.
- Я даже не собираюсь отвечать на этот вопрос.
- Артур, Рубинштейн играет неверные ноты. Он напевает. Напевает! В последний раз, когда я напевал, ты ударил меня!
Пендрагон хмыкнул.
- Я тебя не бил. И ты фальшивил.
- Рубинштейн был...
- Ты у нас всемирная знаменитость, а?
- В конце концов, я наслаждаюсь тем, что играю, - ответил аккомпаниатор.
- Молчать, - отрезал Артур. И, к его удивлению, Мерлин повиновался. Артур почти оглянулся. Почти.
Он чувствовал, что юноша на него смотрит, мог периферическим зрением видеть большие серьёзные глаза. Пендрагона приводило в совершенное замешательство, как быстро Мерлин переходил от идиотизма к докучливости, к искренности, и обратно.
- Я просто... У меня на это нет времени. - Артур взял скрипку. - Я ценю... твой вклад, но пожалуйста, просто следуй за мной. Ладно?
Недобрый взгляд юноши заставил Артура почувствовать себя немного виноватым. Только немного, потому что Мерлин, кажется, не понимал своего статуса. Скрипач главнее аккомпаниатора. Артур главнее всех прочих.
- Тебе действительно не стоит переживать из-за их мнения.
Артур вытер руки белой тканью, которую держал поблизости, чтобы пальцы не пачкали грифа.
- Не похоже, чтобы они собирались наброситься на этот диск и разнести его по кочкам, да? - продолжил Мерлин. - Критики тоже живые люди.
Артур посмотрел на него долгим, изучающим взглядом. Мерлин вздохнул и снова положил руки на клавиатуру.
- Пожалуйста, не останавливай меня больше, у меня руки болят.
- Мё-ё-ёлин.
- Отлично.
Возможно это было воображение Артура, но музыка выровнялась, разрослась в обоих, словно луна тянула океанские волны... прилив постепенно замедлился. Басы рояля тихо рокотали, как только у Мерлина получалось, похоже на рисунок цветными карандашами, размытый водой, и это заставляло Артура чувствовать неотвратимое наступление момента, где Мерлин не следил, забывал или просто не хотел помнить то, что Артур сказал ему минуту назад...
Он закрыл глаза и погрузился в следующую фразу, позволив ей течь.
Когда они закончили (пять минут тридцать шесть секунд), Гавейн показал им из-за стекла большой палец.
*
Мерлин усвоил, что Артур никогда не пил кофе перед игрой на скрипке. На самом деле, он, кажется, никогда не пил кофе, совсем, а жил на воде (безо льда) или каком-то соке. Затем, у Артура была старая привычка натягивать и ослаблять смычок, никогда не оставляя его закрученным, если откладывал больше чем на пять минут. Его пальцы ловко вращали винт на колодке, украшенной серебром и черепаховым панцирем, круть-круть-круть, и конский волос на смычке провисал.
Мерлин также узнал, что Артур был подписан на все музыкальные издания, которые только можно было вообразить, он и образовывали ровные стопки на полках и на журнальном столике в студии. Юноша размышлял, было ли это частью одержимости критикой, но так и не решился спросить. Обложки казались такими глянцевым и, он не открывал их даже, просто смотрел на сияющие изображения гобоев, скрипок или роялей на обложках. Мерлин думал, не погуглить ли немного, потому что интернет мог бы рассказать ему об Артуре больше, чем сам Артур, но каждый раз, когда юноша открывал с этой целью свой ноут, плюшевый Артур бросал на него такой недовольный взгляд, что он с виноватым видом быстро закрывал браузер.
Он понял, что Артур был самым закоренелым перфекционистом с анальным огораживанием за всю историю анально фиксированных людей. Пендрагон был также самой упрямой, самодовольной и настойчивой задницей, которая делала музыку настолько нервирующей. Но он очень, очень мило выглядел в фартуке.
- Ещё не готово? - спросил Мерлин, с надеждой заглядывая в дверцу духовки. Он чувствовал тёплый жёлтый свет на лице, от запаха пекущегося хлеба грудь словно наполнялась гелием. На рабочей поверхности Артур готовил свежие, хрустящие овощи, в то время как томатный суп томился на плите.
- Ты не можешь справиться на кухне, - заявил Артур. - Как ты не можешь справиться с Вивальди, Мерлин.
Тот фыркнул и откинулся на любимый стул.
- Мы обсуждали это миллион...
- Трижды, - поправил Артур.
- ... миллион раз, - продолжил Мерлин, болтая ногами. - Я рад, что мы закончили.
Артур посмотрел на гостя, нахмурив брови. В руке у него был нож из нержавеющей стали, на носу мука, выражение в точности как у его уменьшенной копии, так что Мерлин прыснул, а потом стал выкашливать лёгкие.
- О нет! Только не над едой! Мерлин!
- ...про... сти... - выговорил тот, брызгая слюной. - У тебя вид такой смешной!
- У тебя вид гораздо хуже, - неубедительно сказал Артур, возвращаясь к резке. Вжик-хряп-вжик-хряп. Кусочки неидентифицируемой зелени ложились ровными полумесяцами поверх крокетов, словно знаки паузы. Мерлин всегда думал, что паузы похожи на брови Гаюса, когда тот отчитывает кого-нибудь.
Он хихикнул. Возможно, это алкогольные пары пекущегося хлеба устроили ему гипервентиляцию, они и предвкушение пищи. Единственной чертой в Артуре не от задницы была готовка, он становился заметно терпеливее в окружении еды, глубже и глубже погружаясь в стресс в окружении нот. Если честно, готовка искупала всё.
- Если я говорю мерить, Мерлин, значит, надо мерить, при помощи шкалы! - выпечка хлеба кое-чего стоила.
Юноша нажал кнопку таймера на духовке. Тот показал 0.03, 0.02, 0.01.
- Готово! - закричал Мерлин.
- Бож... чёрт! - воскликнул Артур и со стуком уронил нож в раковину. Мерлин вздрогнул и обернулся, потому что Пендрагон ругался не слишком часто, и...
Артур держался за указательный палец, окрасившийся алым.
Глаза Мерлина распахнулись, сердце застучало при виде алого. Алое на Артуре.
- О господи, Артур! Артур, прости!
- Нельзя кричать, когда у кого-то нож в руках, ты, чёртов идиот!- бросил Артур, тряся рукой. - Ох.
Мерлин быстро открыл ближайший шкафчик, чуть не ушибив себя в процессе.
- Где бинты? Где ты хранишь бинты? Тебя надо перевязать? Тебе надо в больницу? Ах, боже мой, ты отрубил себе палец?
- Бинты у меня в спальне, а не на ку... Мерлин, прекрати. Ты мне специи перепутаешь!
Мерлин наткнулся на стул.
- Хорошо! Прости! Прости! Где твоя спальня? Я схожу - только ты не умирай от потери крови!
Артур схватил его за руку.
- Смотри, ничего серьёзного. Я сам принесу бинты. А ты просто посиди, только не приближайся к ножам, ладно?
Мерлин осмотрел Артуровский палец, он мог видеть края разреза и струйку крови, стекавшую спиралью вниз к кулаку. Он сглотнул несколько раз.
- Больно?
Артур дал ему целой рукой подзатыльник.
- Да! Больно! А теперь отпусти руку, если не хочешь занести инфекцию. Это было бы ужасно, учитывая, что у меня концерт через две недели.
Мерлин отпустил его руку. Артур унёсся из кухни. Юноша заметил следы крови на пальцах. Его ладони трепетали от тепла кожи Артура.
Прошло десять минут.
- Ты уверен, что теперь всё в порядке? - спросил Мерлин, глядя на руку Артура. И раскрошил очередную булочку.
Артур положил ложку на край тарелки.
- Мерлин, если ты спросишь ещё раз, я тебе голову оторву.
- Прости, - сказал юноша.
Артур вздохнул.
- Теперь аккорды и вибрато брать будет реально больно, и это очень плохо. Не смотри так, словно я умираю.
- Мне правда жаль, - произнёс Мерлин серьёзно.
Артур снова взял ложку и окунул в суп.
- Ты уже говорил. А теперь заткнись и ешь, ты выглядишь как изголодавшийся бездомный.
Мерлин почувствовал себя слишком виноватым, чтобы препираться, поэтому просто пожал плечами и продолжил есть. Ему очень нравились Артуровские булочки, такие хрустящие (и немного подгоревшие из-за порезанного пальца) снаружи, но воздушные и удивительно мягкие внутри. Юноша разломил свою пополам и как раз почти закончил выщипывать мякиш. Это было гораздо вкуснее булочек для микроволновки, которые он иногда покупал, потому что те было просто разогреть. Мерлин жевал.
- И ради всего святого, - вздохнул Артур, - прекрати потрошить мою чиабатту, ну!
Мерлин заморгал.
- Где батон? Какой батон?
*
- Ты знаешь, что за ужасную вещь Бриттена ты будешь играть с оркестром?
- Мё-ё-ёлин, сколько раз мне...
- Хорошо. Она не ужасная. Теперь. Но ты всё равно ещё не в себе.
- Я не в себе? Это концерт, а не пиликанье ради собственного удовольствия!
- Ну, я подумал...
Артур поглядел на него с большим сомнением. Мерлин просиял.
- Я слушал её. Не хочешь порепетировать «роялизированную» версию? - сказал он и добавил к вящей гордости Артура: - Я хочу попробовать.
Улыбка, полученная в ответ, стоила всех оскорблений Задницы, что были потом.
/Бриттен, концерт с фортепиано
*
Вскоре Мерлин забыл, на что была похожа жизнь без Артура.
Ладно, разумеется, он не забыл, но было сложно представить, что он так бесцельно провёл последние несколько лет. Всё представляло собой список учебных планов, несколько беспорядочных и довольно весёлых, но Мерлин до сих пор не замечал их бессмысленности. Он чувствовал это, когда импровизировал свободными вечерами, а Моцарт и Вольфганг тихонько щебетали на заднем фоне. Он чувствовал присутствие Артура в мелодии правой руки, медленной, лиричной, размеренной, стремящейся к завершению, заключению. Мерлин не ощущал ничего подобного прежде, не ощущал смутного желания чего-то большего, чем новая идея, воплощённая в музыке.
До Артура он позволял рукам странствовать часами, ошибки и фальшивые ноты превращались в новую мелодию. Если что-то шло не так, музыкант просто менял направление, модулировал в минор или мажор, как солнце, проходящее через разрывы облаков. Сейчас - сейчас он словно слышал игру Артура в голове, чёткую, строгую и сосредоточенную от начала до конца. Финалы были странной вещью. Двойная черта перекрывала путь. Иногда с повтором, иногда без. Иногда перед окончанием была передышка, пауза, молчание.
Артур был как финал. Он ощущался как финал, звучавший как возвращение домой издалека, ощущался как разрешение септимы в квинту. Он был тёплый дружелюбный, золотой, он был последним тактом, где два сливались в одно. Он был как странная, чёткая и напряжённая музыка. Артур чувствовался как финал, потому что финалы перехватывали дыхание Мерлина.
До Артура Мерлин ушёл из дома потому, что мать хотела, чтобы он сделал «что-то стоящее». Не имело значения, что юноша просто хотел преподавать музыку в местном детском саду, Хунит считала, что сын способен на что-то большее в жизни. Иногда Мерлину казалось, что его мать боится. Боится, что он не оставит иного следа, чем отзвук в пыльном нутре рояля. И получилось, что боясь исчезновения Мерлина, Хунит отпустила его.
Мерлин не останавливался на финалах, он позволял правой руке следовать собственным желаниям, иногда представлял игру виолончели на заднем фоне. Брамс, Шопен, и он устремлялся вперёд, импровизировал, потому что это было основой всего, не так ли? Строчки тактов превращались в календарную сетку, дни были как обозначения пальцев под нотами: 1, 3, 4, 5, 5, 2, 2, 3, 1, 4, 3, 4, 5, 4, 5, 4, 3, 2.
Ожидание.
Жизнь не ждёт.
*
- Что ты играешь на концерте? - поинтересовался Уилл, подвигая стул к библиотечному столу Мерлина. Тот глянул на него и отодвинул в сторону стопку книг, чтобы лучше видеть лицо друга.
- Гм, пока не знаю точно, - рассеянно сказал Мерлин. Ластик на конце его карандаша почти стёрся. Пора было думать о новом. - Как-то завозился с этим всем, - он обвёл рукой потёртый рукописный лист и учебники по теории. Плюшевый Артур играл роль пресс-папье, удерживая на месте стопку «принято», его ручки были запачканы графитом Мерлинова карандаша.
- Занятия по композиции? - спросил Уилл, придвигая ближе стопку бумаги. Мерлин выхватил её из рук.
- Не подглядывай! Иди давай!
- Я принёс тебе лимонный чай, - Уилл поставил на стол пластиковую бутылку.
Мерлин закусил губу и со вздохом опустил карандаш, потёр глаза тыльной стороной кисти.
- Спасибо, - поблагодарил он за бутылку. Та была влажной, запотевшей, едва заметный круг остался на его кривоватых нотах. - Ты золото.
- Я знаю, - заявил Уилл, водружая кроссовки на библиотечный стол. Мерлин сделал большой глоток из бутылки, смакуя горьковатый вкус лимонного чая, заполняющий рот. Потом закрыл крышку, отставил чай в сторону, подхватил карандаш и нацарапал следующий такт.
- Странно видеть тебя сидящим за книгами, а не за роялем, - сказал Уилл.
Мерлин фыркнул.
- Потому что это к завтрашнему дню, а я ещё не готов. Слишком много репетировал с Артуром.
- Ты должен сосредоточиться на собственной фигне, - заметил Уилл. - Например: семестровый концерт.
Мерлин снова потёр левый глаз, пытаясь разогнать нараставшую головную боль. Он сидел в библиотеке с полудня, и отсутствие игры на фортепиано вызывало в пальцах болезненный зуд. Юноше хотелось отправиться домой и репетировать пьесы для диска, тоже только его. Артур сказал, что не может записывать на следующей неделе, из-за репетиций с оркестром. Так что Мерлин мог записать сольные треки. Это приводило его в трепет и восторг одновременно: запись!
- ... продолжишь играть со мной, хорошо?
- Эммм, да? - Мерлин попытался поймать нить беседы.
Уилл поглядел на друга хмуро, и тот сделал вид, что увлёкся композицией. Он написал «рубато» над скрипичной партией только потому, что мог, и задумался, не пора ли ему перейти к композиции из треугольников, ромбов и завитушек поперёк страницы. Артура не хватало.
- С тобой всё хорошо? - спросил Уилл, похлопав Мерлина по плечу. - Ты какой-то бледный.
- Это потому, что я проторчал здесь весь день, - ответил тот, не поднимая глаз от бумаги.
- Я никогда не видел, чтобы ты работал так усердно. Это меня тревожит.
Мерлин задумчиво погрыз карандаш.
- Гаюс находит меня целеустремлённым.
- Я думаю, ты схватил свиной грипп, - сказал Уилл с каменным лицом. Потом схватил чай и отхлебнул, игнорируя укоризненный взгляд Мерлина.
- Все говорили мне работать усердней. Я работаю усердней!
- Да. Но ты видел себя в зеркале? У тебя мешки под глазами. Ты когда спать ложишься?
Мерлин склонился над заданием. Наверно, на Уилла опять нашло, и вряд ли выйдет добиться чего-то хорошего, игнорируя друга, в ближайшие полчаса. Юноша развернулся на стуле.
- Знаешь, Уилл, я просто был очень занят в последние пару недель. Просто слишком много текстов, слишком мало времени, понимаешь? Если Артур стал меньше жаловаться, значит, у меня есть улучшения? Вот и всё.
- До тех пор, как ты принимаешь лекарства, - сказал Уилл достаточно громко, чтобы на них начали коситься. Мерлин пнул ногу приятеля под столом, но тот продолжал. - Ты был в больнице в четверг?
В четверг... В четверг Мерлин был с Артуром на студии, у них случился особенно долгий спор насчёт свободы действий исполнителя, а потом запись трёх пьес Артура с неимоверной скоростью. Гавейн был впечатлён.
- Да, - соврал Мерлин. Уилл задрал обе брови. Мерлин округлил глаза и попытался выглядеть невинно оскорблённым. Пустая трата времени, сказал ему внутренний голос. У тебя нет лишнего времени. Всё это время может быть потрачено на другие дела. Более важные.
- Уже лучше, - кивнул Уилл. Некоторое время прошло в молчании.
- Теперь ты дашь мне поработать? Удовлетворил материнский инстинкт?
- Мате... Я просто... Я хороший друг и заслужил немного благодарности... Я... - голос Уилла задрожал от негодования. - Допивай чай!
Мерлин ухмыльнулся, вертя крышку в пальцах. Он любил чай со льдом. Он состоял по большей части из сахара и сока, но запах сохранялся в пластиковой бутылке несколько дней после того, как содержимое кончалось. Мерлину нравилось открывать крышку, снова и снова вдыхать, наслаждаясь ароматом. Он прикончил оставшуюся треть чая одним длинным глотком, наклонился назад на стуле, чтобы поймать последние капли с края горлышка.
- Я тоже тебя люблю, - улыбнулся Мерлин, и Уилл хлопнул его по плечу.
- И хватит прогуливать мастер-классы, ты, преступник, - произнёс Уилл, вставая. - Пендрагон лишь фаза, через которую проходит мир. Ты должен сосредоточиться на собственной карьере.
- Артур не фаза, - Мерлин бросился на защиту Артура без всякой задней мысли. - Он хороший. Задница с обсессивно-компульсивным расстройством, но очень хороший.
- Плевать, - бросил Уилл, погрозив другу пальцем. - Я зайду за тобой в пять. Ты не будешь торчать здесь всю ночь.
- Уилл! Уилл! Я могу сесть на автобус. Мне надо работать, Уилл!
*
Если вы студент и работаете за гроши, проблема в том, что денег у вас маловато. Отсутствие средств обычно не беспокоило Мерлина. У него было всё, чего он по-настоящему хотел, за исключением, может быть, крепкого здоровья, но не стоит жадничать в жизни. Однако то, что его квартира была такой сырой в сезон дождей, было по-настоящему проблемой.
Музыкант ещё раз угрюмо нажал на белую клавишу. Это должно было быть ми, но раздался бесцветный звон неопределённой высоты.
- Бедный малыш, - сказал Мерлин, погладив подставку для нот. Дождь летел в окно, и лампочка мигнула раз, другой, а потом погасла. Плюшевый Артур подогнул колени и укутал плечи одеялом.
- Может быть, пора пригласить настройщика. Снова.
Ми издало жалостливое «блям». В углу, в накрытой одеялом клетке один из попугайчиков заверещал особенно громко и пронзительно. Это было старое одеяло, которым Мерлин уже не укрывался, используя его как ночное/утепляющее прикрытие для попугайчиков зимой. Во всём был виноват бетон, легко отдававший тепло. Неудивительно, что рояль умирал.
- Я позвоню Эрику завтра, обещаю, - пообещал Мерлин, пытаясь вспомнить, сколько у него на банковском счёте. Хватит на два десятка пакетиков быстрой лапши и настройщика. Наверно. Моргауза обычно кормила пианиста обедом, так что всё должно получиться. Вернувшись на место, он положил плюшевого Артура на стопку нот, повернулся к клавишам и принялся растирать пальцы, чтобы они стали тёплыми и гибкими. Мерлин устал, играя целый вечер бессмысленные мелодии в «Гран Эшель». Он устал от попыток сохранить ускользающий темп и мелодию в правой руке: напротив, он создал звенящие версии Артуровских Баха и Вивальди. Мерлину стало теплее, стоило представить Артура со скрипкой.
Сердце юноши билось ровно, громко в тишине вечера. Словно метроном, застрявший внутри, отсчитывал удары. И единственным способом изменить скорость было погрузиться в музыку так глубоко, что дыхание перехватывало и сердце трепетало в новом ритме.
Мерлин глубоко вдохнул, мысленно пересчитал пустые бутылочки в ванной. Он погружался... куда-то. Куда-то.
Рахманинов отлично звучал вместе с дождём.
*
- Это абстрактный мусор, - сказал Утер. - Выкинуть.
- При всём моём уважении... - начал Артур, но отец его и слушать не собирался.
- Нет, я не хочу, чтобы ты превратился в исполнителя нью-эйдж, о котором через год и не вспомнят. Выкинь это из репертуара, они не смогут играть без тебя.
- Они просто пригласят кого-нибудь ещё. И как это будет выглядеть? - запротестовал Артур.
- Как то, что ты знаешь, что делаешь. Выкинуть.
Артур подготовил себя мыслями о восторге, нотах и, как ни странно, о Мерлине, твердящем: «Метроном!»
- Нет, - сказал он.
*
Театр был собственным миром.
Артур сидел в зале, позволяя голосам - фальшивящим на разные лады - клубиться вокруг его лица. Звук настраивающегося оркестра оказывал всё то же успокаивающее действие, когда Пендрагон слышал его, всегда думая, что не может выразить, почему. Скрипка была уже распакована, установлена рядом с дирижёрским пультом. Приглашённый скрипач - человек по имени Леон - что-то помечал в своей партитуре.
- Отлично! Сегодня здесь с нами солист, так что давайте не терять ни минуты, - дирижёр постучал по металлической рамке пюпитра, деревянные духовые стихли, установилась мёртвая тишина. Артур воспринял это в свой адрес как намёк подняться и запрыгнуть на край сцены. Поднялся шёпот. Пендрагон взял скрипку, одним движением подтянул смычок. Дирижёр сделал небольшой кивок в его сторону.
- Господин Артур Пендрагон, который, я уверен, в представлениях не нуждается. Пожалуйста, ля, Лариса.
Немедленно последовало ля, чистое и незамутнённое, какого может достичь только гобой. Артур быстро пробежался по обертонам. Они с Леоном пожали руки.
- Мы остановились на тутти, - сказал дирижёр, закатывая рукава. Артур кивнул, и палочка поднялась. Раздался скрип - виолончелист поправил положение инструмента на сцене. Как шелест листьев перед бурей, оркестр затих. Артур вдохнул.
Это была высшая форма искусства, сигналов, общения, стратегии. Когда дирижёр бросил руку вниз на счёт «раз», каждая нота упала точно на своё место. Это был контролируемый восторг, в котором голоса не сливались, образуя секунды и чистые терции. Верхний свет был включён, но Артур мог представить, что театр шумный, полон народу, лица сливаются с густой тенью, а огни софитов обжигают лицо. Он прижал скрипку подбородком, словно вложил на место часть паззла.
Пендрагон любил это, любил слушать звук собственной скрипки, парящей надо всем, в котором сливались одиночество и разговор по душам. Мерлин обязательно замедлил бы здесь темп, даже в третьем такте, он бы усилил напор, только бы почувствовать, как в басах эмоции достигнут пика и рухнут водоворотом нот...
Артур сделал нечто, чего никогда не делал во время игры.
Он отпустил.
*
Моргана уговорила брата отправиться с ней на обед.
- Но я...
- Занят, - перебила она. - Но когда же ты не занят? Забей, несколько часов отдыха не повредят.
Артур скрипнул зубами.
- Я запланировал репетицию с концертмейстером, - солгал он.
- Хватит. Принарядись, я заеду за тобой в пять.
- Д... Моргана, я же сказал, что не пойду!
- А я сказала, что мне плевать! Увидимся, милый братик.
Гудки.
- Рррр... - выдохнул Артур, резко нажав на кнопку и швырнув телефон в карман. По правде сказать, он был расстроен весь день, музыка ходила вокруг да около и ни к чему не пришла. Артур застрял на особенно трудном пассаже с двойным ударом, который вчера удался, а это значило, он обязан довести его до совершенства. И повторить по крайней мере пять раз подряд.
Но на сегодня это отменялось, потому что Моргана решила выйти в свет с кем-нибудь, кто будет недостаточно груб, чтобы её послать. (Конечно же, Артур имел в виду себя). Вздохнув, он начал упаковывать скрипку в футляр. Быстро вытер гриф белой тканью, провёл подушечкой большого пальца по струне ми, где потёрлось золотистое покрытие. Скоро её надо будет заменить, и Артур хотел хотя бы два дня пообкатывать новую струну, прежде чем идти на концерт или на запись. Новый пункт к завтрашнему списку дел.
Застегнув молнию футляра, Артур спустился в квартиру, поставил скрипку возле двери и отправился в спальню переодеться во что-нибудь более удобное. Мерлин всегда жаловался на «отсутствие вариантов» у Артура, что бы это ни означало.
Он рылся в гардеробе: пиджаки, красная рубашка, красная рубашка, красная, красная, синяя. Отложив синюю рубашку вместе с плечиками, Артур выбрал тёмно-серый вязаный жакет в придачу и, по некотором размышлении, наложил вето на галстук.
Восемью минутами позже раздался звонок. Прежде, чем Моргана выбьет дверь, Артур подскочил и открыл ей.
- О боже, ты готов. Тогда идём, - сказала девушка, выглядевшая совсем разнаряженной в блестящем голубом коктейльном платье и атласных туфлях на шпильке. Образ довершали жемчужные серьги, которые Артур купил ей на последний день рожденья. Сестра потащила его прочь из квартиры за рукав.
- Мы в одном цвете... так мило, - сказала Моргана, когда он шагнул в лифт.
- Как скажешь, - кивнул Артур сухо.
- Ой, не будь таким кислым, Артур, - Моргана надула губки. - Тебе понравится место, которое я выбрала. Там совершенно волшебные моллюски. Я знаю, как ты любишь морепродукты. Так что не жалуйся.
Артур пожал плечами.
- Ты приглашаешь, так что ты и платишь.
Моргана сердито фыркнула. Лифт, звякнув, открылся, и Артур с облегчением ступил в ярко освещённый холл. Каблучки Морганы процокали по узорному мраморному полу.
- Рыцарство мертво, - заявила девушка. - Но, поскольку я заботливая сестра, я прощаю тебя.
Десять минут спустя жёлтый «Мерседес» Морганы остановился возле «Гран Эшель». Артур вышел первым и открыл сестре дверцу.
- Спасибо, дорогой, - проворковала Моргана, и Артур поднял бровь.
Он предложил ей руку:
- Нам точно туда?
- Да. Хм, похоже, отец опять выводил тебя на чистую воду.
- Лучше бы морепродуктам оказаться фантастическими, - сказал Артур, скривившись, и повёл даму по улице.
- Они астрономические, - пообещала Моргана.
Дверь звякнула, открываясь. Пендрагон погрузился в аромат пищи, чувствуя тонкие различия разных блюд и открытых бутылок по всему залу. Посредине помещения рояль играл Шопена, и Артур улыбнулся себе, несмотря ни на что.
- Зарезервировано для Ле Фей, - сказала Моргана метрдотелю, сбрасывая с плеч лёгкий плащ. Артур покорно принял его, в то же время закатив глаза. Служащий кивнул головой, сверившись с листом заказов.
- Ле Фей, всё верно. Господа, прошу.
Он подвёл их к столику для двоих вдалеке от рояля, выложил два переплетённых в кожу меню. Артур предоставил Моргане выбрать блюда и напитки, а сам откинулся на стуле, оглядывая ресторан. Всё помещение было оформлено в стиле эпохи Возрождения. Маленькие люстры свисали с украшенного фресками потолка, зал купался в мягком тёплом свете. Вокруг посетители ели, негромкая болтовня служила фоном для фортепиано. Рояль играл что-то знакомое, какую-то романтическую мелодию, медленно плывшую по воздуху. Артур покачал головой, на минуту прислушался, прежде чем узнать пьесу. Он играл её на первой репетиции с Мерлином, «Партита» Баха, которую никогда не предполагалось исполнять на фортепиано. И вот она прекрасно звучала сейчас, ноты были чистые, как капли воды. Она была несколько меланхолична для атмосферы ресторана, но Артур почувствовал себя загипнотизированным. Он сам не заметил, как пальцы задвигались, имитируя игру на скрипке.
- ...тур?
Артур заморгал. Моргана странно смотрела на него через стол.
- Извини, - сказал он. - Я... отвлёкся.
Моргана улыбнулась, но это не было её обычное хитровато-вредоносное выражение.
- Что ты хочешь из горячего?
Артур быстро распахнул своё меню и пробежал глазами лист.
- Я буду Кокиль Сен-Жак, - ответил он. - А ты?
- Я уже заказала.
Официант сделал пару пометок в блокноте и исчез. Пианист принялся играть Бетховена в оригинальной трактовке.
- Ну, как твои ничего? - спросила Моргана, отпив воды.
- Ничего особенного, - улыбнулся Артур. - Как твоя рука?
- Терапия скучная, но помогает. Я слышала, ты записываешь что-то со своим вундеркиндом? Или это лишь слухи?
Артур задрал брови.
- Откуда ты знаешь?
Моргана звонко рассмеялась.
- Что с твоим лицом? Я знаю всё, солнышко.
Артур закатил глаза.
- Да, всё, я уверен. Сделай мне одолжение, ладно? Не говори отцу, пока мы не закончим запись.
- Обижаешь, - сказала Моргана с наигранным возмущением. - За кого ты меня принимаешь!
- За того, кто собирает компромат для шантажа, - моментально парировал Артур.
Моргана фыркнула.
- Я взяла на себя труд помешать тебе превратиться в безумного отшельника, и всё, что получаю за это, поток оскорблений. Дай мне кусочек своего лобстера, кстати.
Артур поиграл ножкой бокала. В центре зала рояль продолжал играть. Когда принесли заказ - нежный суп из зелёного горошка, который пах восхитительно, - Артур смог рассмотреть силуэт в профиль, кого-то тощего и темноволосого за клавиатурой. Это был краткий момент, потом пианист наклонился и снова скрылся.
Артур до половины съел горячее, когда понял, что пианист сыграл весь его репертуар, отрывками и кусочками, от начала до конца.
*
Мерлин улучшал Шопена, когда кто-то коснулся его плеча. Это было так неожиданно, что руки юноши отскочили от клавиатуры, он крутанулся и упал со стула.
- Прошу про... Мерлин?
Мерлин таращился на человека, которого ожидал увидеть в последнюю очередь, круглыми от удивления глазами. Артур. Артур!
- Ой, - сказал он громко.
Мужественное лицо Артура сморщилось в замешательстве. Он был в синей рубашке, подчёркивающей цвет его глаз, глубокую морскую синеву. Кожа на этом фоне казалась безупречной, и Мерлин сглотнул, почувствовав, как сдавило грудь.
- Что ты здесь делаешь? - спросил Артур.
Они всё ещё таращились друг на друга, и Мерлин заметил тишину, которая сопровождала любой перерыв в музыке.
- Работаю? - это прозвучало больше как вопрос, чем как ответ.
Артуровские брови подскочили до самых волос, и он спросил довольно недоверчиво:
- Работаешь здесь? Здесь?!
Неверие в его голосе было как удар в лицо, и Мерлин заморгал, пытаясь совместить Артура и место без Артура в своей голове.
- Да, - сказал он коротко. - Извини, если я нарушаю какие-то твои представления, ты, задница.
- Что? - переспросил Артур, брови его всё ещё были подняты. - Я не то хотел сказать. Просто... удивился, вот и всё. Разве ты не должен сосредоточиться на репетициях или чём-то таком?
Вот оно: разница между ними выросла до размеров пропасти. Мерлину хотелось смеяться, Артур предложил ему сосредоточиться на домашнем задании, тем временем как юноша пытался сэкономить немного денег, чтобы оплатить счёт за электричество, или ему придётся грызть быструю лапшу сухой весь месяц. Не то, чтобы он не любил «Гран Эшель», напротив. Но было ясно, Артур считает, быть тапёром - ниже его достоинства.
Пианист оттолкнул стул, поднимаясь.
- Мерлин.
- Прости, мне надо идти, - бросил тот, хлопнув крышкой. Он заметил, что люди оглядываются, тишина была как пропасть молчания в стуке столового серебра.
- Послушай, я не хотел тебя обидеть, - раздражённо сказал Артур. - Не ожидал тебя здесь увидеть. Я только обратил внимание, как ты разделал эти пьесы, и подумал, кто бы это мог...
Мерлин пожал плечами, пытаясь придать себе беспечный вид.
- Наслаждайся обедом, Артур.
- Мерлин, подожди...
Мерлин шмыгнул в заднюю часть ресторана, нырнул в служебную дверь, прежде чем Артур схватил его за руку. Юноша вздохнул с облегчением, потом подскочил, когда дверь открылась, и за нею был Артур, теперь ещё более раздражённый.
- Отлично, ты делаешь из мухи слона, я просто задал тебе вопрос!
Мерлин свернул за угол коридора, Артур следовал по пятам. Возможно, он слишком эмоционально реагировал, действительно, он слишком эмоционально реагировал, но видели бы вы лицо Артура. Мерлин никогда прежде не чувствовал себя так глубоко задетым.
- Я просто... Я никогда не думал, что ты так бездарно тратишь время, как здесь. Лучше бы ты...
Мерлин резко развернулся.
- Просто заткнись, Артур, и ступай к своему супердорогому обеду!
- Хорошо, извини...
- Вон с моей кухни! - приказала Моргауза, вырастая рядом с Мерлином, в руках она держала огромный разделочный нож. - Какого хрена вы здесь делаете? Вы умеете читать? На двери написано «только для персонала», - она обернулась к Мерлину, сверкая глазами, как фурия. - И господин Эмрис, мне бы не хотелось, чтобы вы водили своего бойфренда в служебный туалет для известных дел. Быстро назад, и давай что-нибудь не слишком французское. Хорошо слышал? Или даже не мечтай о десерте!
Мерлин сглотнул.
- Но...
- Сию минуту! - отрезала она, развернулась на каблуках и снова исчезла в облаках пара. Поток невнятного французского донёсся оттуда. Скорее всего, это были проклятия. Мерлин глядел Моргаузе вслед, ощущая провал в животе. Неохотно он повернулся обратно к двери. Но Артура не было.